Ты мне говорил, что заранее знал — я не справлюсь,
что я ни на толику не вызываю признания,
а я был без ног, и в глазах проплыла белизна
вдоль хлипкой ограды чудовищно синих перил.
Вдоль дегтя голов — ни одной пожелтевшей макушки,
особенно той, что должна была вызвать контраст,
особенно той, что с беззебренно-дымчатой трассы
сбивала тот самый безумно арбузный улов.
Я знаю твой век за три тысячи разных событий,
я чувствую руки, до самых фаланг ледяные,
и вижу прожилки в лимонной копне седины,
до этой поры остывая в полночной траве.
Закрыв новизну послезавтрашних фактов от мозга,
что весь коридор твоей жизни — меж улиц столиц,
срываюсь в желание справиться с жизненным блицем,
мне это позволит без страха смотреть в белизну.
И вроде погас и уже не тоскую по дымке
над горной грядой, среди кольев бетонных высот,
но стоит вглядеться в глаза — среди призрачных сотен
мерещится тьма выжидающе знающих глаз.
И в этом аду духоты помутневшего неба
я справлюсь однажды, признав и себя, и перила,
но знаю, что ту белизну, что ты мне подарил,
я не разорву и тебя никогда не найду.
